Случившееся 17 июля 2014 года в небе над Донбассом несчастье стало следствием цепочки событий. В раскрытии истинных виновников трагедии, если только точно не станет известно, что действительно был приказ стрелять по пассажирскому самолету, не заинтересованы очень многие политики в Европе. Однако родные жертв, несмотря ни на что, должны получить компенсации, которые, не исключено, оплатят Украина, Россия и Евросоюз.
Такими мыслями c нашим сайтом в эксклюзивном интервью поделился известный берлинский адвокат, представляющий интересы трёх немецких семей, родственники которых погибли в авиакатастрофе самолёта малазийских авиалиний, почетный профессор авиационного права Берлинского технологического института, профессор административного права Федерального университета прикладных административных наук, адъюнкт-профессор авиационного права и авиационной безопасности Университета аэронавтики Эмбри-Ридл Эльмар Гимулла (Elmar Giemulla).
– Господин Гимулла, комментируя недавно опубликованный доклад Совета по вопросам безопасности Нидерландов о причинах катастрофы малазийского «Боинга» МН17, очень многие высказывают разочарование тем, что в нем не названа виновная сторона.
– Целью этого расследования, как и следовало ожидать, не был поиск виновных. Единственной целью было проверить то, как можно избежать таких вещей с авиационной точки зрения в будущем.
– Вы лично верите в то, что имена виновных когда-нибудь вообще станут известны общественности?
– Я совершенно уверен, что это никогда не выйдет наружу. И не потому, что правительства стараются запутать публику. Это обычное дело, когда в такой неурегулированной ситуации нельзя винить лишь одну сторону. Впрочем, до тех пор, пока не будет абсолютно очевидно, что кто-то отдал приказ сбить пассажирский МН17. Но я не верю в то, что это было именно так. Случившееся стало совпадением несчастливых случайностей. Что-то вышло из-под контроля.
Если же выйдет на свет информация о том, что какое бы то ни было правительство распорядилось сбить этот рейс, политический климат в Европе просто будет заморожен. По крайней мере, на 10, а то и 20 лет. А это не то, чего хотят политики, даже западные политики. Западная Европа ввела санкции против России и многим это не нравится, поскольку оказывает большое давлением на их собственные экономики. Есть те, кто требует снятия санкций и возобновления торговли с Россией. Введение ограничительных мер тогда было просто политическим шагом как реакция на случившееся. Никто, я думаю, никто не хочет признания любой из сторон типа: “Это мы сбили МН17”. Потому что это сделает миротворческий процесс в Европе гораздо более сложным, чем он есть сейчас.
– Но ситуация вряд ли может вечно оставаться в подвешенном состоянии…
– Мы не можем винить какую-то сторону. Произошедшее стало следствием цепочки событий, которые обычно случаются, к сожалению, в условиях войны. Таким образом, надо дать возможность обеим сторонам не потерять лицо. Но сказать: мы понимаем, что должны помочь несчастным людям, поэтому мы вносим деньги в фонд. Деньги идут из России, из Украины, конечно, они не придут со стороны повстанцев. Но я совершенно уверен, что деньги частично поступят от ЕС.
С моей точки зрения, однажды Украина, Россия и ЕС, под руководством, скорее всего, Германии сядут за стол переговоров и скажут: так, это была несчастливая цепочка событий, обе стороны внесли свой вклад в это дело, конечно же, не умышленно; мы понимаем, что ситуацию надо решить. А потом будет программа реконструкции для восточных регионов Украины. Евросоюз выделит на это деньги, не восстановление Украины – аэропортов, городов и так далее. И часть этих средств на реконструкцию покроет и расходы по компенсации семьям погибших в авиакатастрофе. То есть, они будут оформлены не как компенсация для жертв, а как средства на фон реконструкции восточной Украины, фонд для урегулирования кризиса. Я вижу это так. И это будет хорошо, потому что жертвы в конечном итоге получат компенсации, причем без признания кого-либо или какой-либо из сторон своей вины. Все стороны должны выйти из этого кризиса без потери лица.
– Однако, вы подали иск в Европейский суд по правам человека именно против правительства Украины. Если Киев выплатит их, не станет ли это признанием вины?
– Думаю, не обязательно это было бы признанием вины. Надо понимать, что в таких кризисных ситуациях решения порой принимаются нелогичные, этого нельзя исключать. Вполне естественно, что очень часто правительство принимает решения, которые позднее оказываются ошибочными, и оно само это осознает. Чиновники движимы обстоятельствами. Так что это не обвинение украинского правительства. Это технически было неверным решением. Но украинское правительство оказалось в крайне критической ситуации. И оно не отреагировало должным образом, за что его нельзя винить. Это стало следствием критических обстоятельств. Я так понимаю ситуацию. То, что я делаю со своим иском, это моя обязанность, я вменяю в ответственность украинскому правительству неверное поведение – то, что оно не закрыло воздушное пространство. Это решение – лишь одно в мозаике решений, имеющих отношение к кризису. Но нельзя просто взять какое-то одно решение, свалить на него всю вину и забыть ситуацию, в которой оно было принято.
– И каковы, по-вашему, шансы взыскать деньги?
– Я не знаю, какой размер компенсации будет определен судом. Это полностью в его юрисдикции. Миллион евро каждой семье – всего лишь наше предложение. Но не родившееся из воздуха предложение. Оно основано на том, что Украина получала доходы от разрешения пролета воздушных судов, вполне солидные, миллионы долларов. И весьма возможной мотивацией не закрывать воздушное пространство было именно нежелание потерять эти выплаты.
Конечно, если взять все 298 погибших и все посчитать, то нельзя говорить, что правительство должно выплатить, скажем, 10 тысяч долларов, потому что это не отражает тот объем доходов, которые власти не хотели потерять. Поэтому мы решили, что это должна быть большая сумма. Но я не уверен, что суд примет к сведению такое мнение. Он может установить и более низкую сумму. Но я думаю, что наша сумма адекватна.
– Расскажите, пожалуйста, как продвигаются дела в ЕСПЧ?
– Мы подали иск в суд еще в январе. Девять месяцев назад. Как вы уже отметили, 1 миллион на каждую семью, в совокупности – на 3 млн евро.
– Когда может быть получен ответ?
– Хороший вопрос. До сих пор нет никакого. Они засвидетельствовали получение исков, письменно. Есть номер файла и все эти бюрократические штучки. С этим все в порядке. Я знаю, что мой иск попал в суд, что они работают над этим. Но ответа я не получил.
Возможно, вы знаете, что есть препятствия касательно приема жалоб. Обычная процедура такова: если кто-то подает иск, жалобу в суд, до этого он должен исчерпать все возможности национального законодательства, судебной системы. Это обычная практика. Но я обосновал свою позицию, прибегнув к другим примерам, и таким образом, суд принял нашу жалобу без данного требования. Потому что суд согласился с тем, что в этой стране нет реально функционирующей надежной судебной системы, и будет бесполезно требовать выполнения этого условия. Подавая иск против украинского правительства, нет смысла идти в украинский суд с просьбой рассмотреть дело. ЕСПЧ не ответил на это. Но с другой стороны, они и не отвергли мой иск. То есть они не сказали ничего, они просто начали взвешивать. Это такая себе незавершенная ситуация. В течение уже 9 месяцев. Я и лелею надежду, что суд примет решение взять в производство мой иск.
– И к каким другим делам вы апеллировали?
– Одно из таких дел, к которым я обращался, относилось к Юлии Тимошенко. Тогда ЕСПЧ принял жалобу, обосновав это тем, что абсолютно бесполезно для Тимошенко идти в местный суд, где она совершенно точно не получит никакой справедливости. Я апеллировал к этому случаю, сказал, что не верю в объективность украинской судебной системы.
– А с украинской стороны была какая-то реакция?
– Абсолютно никакой. Обычно суд дает возможность другой стороне прокомментировать иск. Полагаю, что это произошло. Но мне неизвестно о реакции с той стороны.
– Вы с кем-то с украинской стороны поддерживаете контакт?
– Нет. Ни с кем. Не было ни одной попытки связаться со мной. Поговорить об этом деле. Ничего, кроме тишины.
– Как вы относитесь к идее Международного трибунала, заветированного в СБ ООН Россией? По-вашему, мог ли бы такой инструмент быть полезным в расследовании?
– Не могу себе представить, чтобы это сработало. Потому что противоположные стороны – Украина и Россия – не позволили бы международным следователям зайти на свою территорию и взглянуть на документы правительств и тому подобное. Это, конечно же, очень чувствительные моменты. Поэтому я был не сильно удивлен, что проект был заветирован Россией. Это очень зыбкая сфера, и она ведь касается не только этого случая, могут ведь быть и в будущем возможные похожие случаи.
Я лично считают немного нереалистичным ожидать от правительства того, чтобы оно раскрыло свои секретные, чувствительные файлы. И я не думаю, что в таком отказе лежит некое признание вины. Потому что если международные следователи получат доступ к файлам, то ведь это будут не только те, которые касаются непосредственно данного дела, они увидят и другие. Это право правительства решать: какую информацию открывать общественным следователям, а какую нет. Думаю, никакое правительство не позволит посторонним людям заглянуть во внутренние документы.
Интервью: Ольга Танасийчук
Фото: © dpa/Paul Zinken/ web.de
