Константин Пономарёв – известный харьковский модельер эксклюзивной одежды.
Так я бы начал свою статью об этом человеке ещё лет 10 назад. Но с тех пор он
проявил себя в настолько различных ипостасях, что, наверное, такое начало
ворует у читателя немало важных смыслов...
Спрашиваю у самого Константина:
– Раньше я бы, не задумываясь, назвал вас в статье известным модельером
одежды. А как на самом деле правильно представить вас читателям нашего сайта?
– Я продолжаю заниматься дизайном одежды. Слово «модельер» мне решительно
не нравится, оно звучит достаточно архаично и претенциозно. Я – дизайнер
одежды, это ближе соответствует тому, чем я занимаюсь.
– Но ведь не только одежду вы, как оказалось, с успехом рисуете. В
последнее время интернет облетело несколько ваших блестяще выполненных
рисунков, например, портрет Тараса Шевченко...
– Да, я никогда не скрывал, что в мир моды пришел из профессиональной
живописи, из большого искусства. То есть да, я художник, профессиональный
художник. Большой живописи я в свое время изменил с модой, а сейчас время от
времени изменяю моде с искусствоведением.
– И вот недавно я совершенно случайно для себя попал на вашу лекцию о
Лувре. Как назвать этот ваш талант?
– Да, я еще и лектор, у меня есть искусствоведческое образование, правда,
незаконченное, и есть определенные знания, которые я передаю людям. Так что
происходит и такое в моей жизни. Я называю себя популяризатором искусства, и в
этом вижу свою миссию.
Мода, которая умирает
– Все-таки начнем с моды. В Украине идёт война, насколько уместна и
востребована сегодня мода в такой ситуации? Есть ли место моде на войне?
– На самом деле проблема моды не в войне, проблема в той ситуации, которая
сложилась в мире. От моды мало что осталось. От моды осталась индустрия, от
моды остались отдельные дизайнеры, художники, которые пытаются творить,
пытаются реализовать себя через одежду, но в силу того, что этот импульс
потерял как технологическую, так и социальную составляющую, дизайн одежды все
время ходит вокруг да около одного и того же, все время цитируя давние времена.
И на сегодняшний день то, что в моде происходит, всё менее и менее интересно. Вообще,
искусство, мода как искусство, сходит на нет...
– Это только украинская тенденция?
– Нет-нет, я говорю в принципе об общемировой тенденции. В Украине вся эта
история, в общем-то, очень молодая, поэтому здесь всё это воспринимается
острее. Понимаете, искусство любит богатые общества, оно развивается там и
тогда, где есть деньги и тяга к красоте. Там, где с этим сложно, там всё
развивается с большим трудом. В Украине как бы всегда была главная проблема со
вкусом. Просто у нас не было той прослойки общества, где тяга к прекрасному
была бы частью естественного воспитания. Проще говоря, у нас нет родоплеменной
аристократии, это раз, а, во-вторых, наша элита, она, по большому счёту, от
сохи, она родом из комсомола, поэтому о каком вкусе можно говорить?
Знаете, к одному нашему неплохому стилисту пришла барышня, и говорит:
«Сделайте из меня красавицу!» Он ей предлагает: «Давайте сделаем вот это, вот
это и это…» А она ему: «Нет! Ни в коем случае! У меня достаточно денег, чтобы
вы делали то, что я хочу, а я хочу вот такую штуку на голове!» А он ей: «Видите
ли, вы будете похожи на директора гастронома!» А она ему: «А я и есть директор
гастронома!». То есть у нас с этим были реальные проблемы, и нам, дизайнерам,
всегда надо было в Украине выискивать людей, которым было бы интересно то, что
мы делаем. На сегодняшний день в Харькове остались единицы таких клиенток,
потому что большая их часть выехала из Украины, когда началось полномасштабное
вторжение. Тем не менее, какая-то их часть осталась, и мы продолжаем работать
как дизайнеры.
– Вернемся к мировой моде…
– Понимаете, с модой случилось то, чего так боялась Коко Шанель. Она
наговорила очень много разного, но у нее есть совершенно гениальное
предсказание: «Я очень радуюсь, когда мода выходит на улицы, но я очень боюсь,
что улица может прийти в моду»… И, должен признаться, что многие из нас в
юности, в расцвете своего творчества, наоборот, радовались, что улица приходит
в моду, что подиум становится демократичным, что подиум позволяет тебе отходы
от каких-то общепринятых правил, позволяет себе революционные эстетики,
какие-то эксперименты… А уже в начале 90-х мы, общаясь с коллегами, стали
понимать, что это может привести к катастрофе, к тому, что улица начнет
диктовать подиуму, что надо делать. А так нельзя ни в коем случае, всё-таки
художник должен меньше всего думать, как публика примет его работу, он должен
предлагать свою эстетику, своё видение, собственно говоря, что очень долгое
время делали титаны, многие из них на излете столетия, конечно, получили за это
«по мозгам», потому что тот же Тьерри Мюглер потерял свой дом из-за того, что
остался верен своей эстетике, которую публика сочла архаичной. Его перестали
покупать, его модели перестали носить, и дом погиб. И возродился он перед
финалом жизни самого Мюглера, точно Феникс, восставший из пепла. Это было очень
интересное возрождение.
Сейчас, кстати, в моду вернулся дом Эльзы Скиапарелли, который очень давно
был не с нами, но вот он возродился, пытается реанимировать её идеи, с которыми
она работала в начале и середине ХХ века. За всем этим, конечно, очень
интересно наблюдать.
Вы понимаете, что произошло с одеждой, что произошло со стилем? Мы
перестали иметь дело с одеждой, мы перестали иметь дело с вещами, с изделиями,
мы стали иметь дело со шмотками. Их стало очень много. Меня шокировала
информация, что существующими на сегодняшний день футболками можно вымокать
мировой океан, мне от этого стало очень страшно. И что с этим делать – никто не
знает. Шмоток сегодня во всем мире как грязи. И, по большому счету, изыски,
которые ты пытаешься придумывать, они и раньше интересовали единицы, особенно у
нас, а сейчас так вообще теряют целесообразность. Я, например, на волне
размышлений о том, что мусора, который называется одеждой, слишком много,
придумал в 10-х годах женское платье с четырьмя рукавами. Два длинных, два – коротких.
Если используешь длинные – короткие становятся оригинальным украшением, а если
используешь короткие – длинные рукава завязываются в бант, и играют роль
декора. Таким образом, вместо двух вечерних платьев можно иметь одно «на все
случаи жизни». Мне показалось это забавным. Но я столкнулся с тем, что мои
клиентки здесь, в Украине, отнеслись к этому как к шалости дизайнера. А вот моя
клиентка, которая живет в Италии, просто была в восторге, и заявила, что ей
срочно нужно такое платье. В результате таких вещей было сделано две или три – и
всё. Это не для масс-маркета. А масс-маркет интересует, где бы взять побольше
да подешевле.
– Если я не ошибаюсь, вы были первым дизайнером одежды на постсоветском
пространстве, который ввел в моду мужскую юбку. И сделали вы это в Харькове.
Какое мужество надо было иметь для этого шага? Для читателей поясню, что
примерно в те же годы один подвыпивший, но очень влиятельный харьковский
джентльмен при большом стечении народу устроил истерику: «Почему я одет в эту
одежду, хотя могу купить себе все, что угодно? Да потому, что все так
одеваются! Почему я езжу на этой дрянной машине, хотя мог бы купить себе в сто
раз дороже? Да потому, что все на таких ездят…». Помните этот случай? Так как
вы тогда решились на это в замшелом постсоветском обществе?
– Да, я помню такой момент… На самом деле я не привык мерить мир
постсоветскими пространствами. В 1999 году я выпустил коллекцию мужских
юбок-килтов, причем они были не только шерстяными, как это принято в Шотландии,
но я сделал их и из шёлка, и из льна, и из кожи, но, в любом случае, центром
коллекции была именно мужская юбка. Вообще, по своей сути, исторически, юбка – это
атрибут мужской одежды. Женщины всегда носили платья, но в ХIХ веке женщины
юбки у нас забрали. Но вы абсолютно правы, впервые в мире в Харькове были
показаны юбки на мужчинах как часть современного гардероба. И только через год
Жан-Поль Готье и Вивьен Вествуд практически одновременно показали коллекции с
мужскими юбками, как основой композиции. Но мы с вами живём в Украине, которая
в то время находилась, скажем так, на задворках европейской культуры, и нашего
приоритета никто не заметил. Тем более, в те годы не был так развит интернет. А
мировые имена увидели все, все им похлопали… Но, опять же, почему я показывал
всё это в Харькове? Я собрал круг друзей, я собрал круг коллег, я собрал тех
людей, которые понимали, что я делаю, как я делаю, то есть этим кругом моя
работа была принята нормально, а все остальные просто ничего не заметили.
– И, всё-таки, сейчас в Украине война, что произошло с модой именно в
Украине, на ваш взгляд. Она замерла в ожидании Победы, или она продолжает
развиваться, или она превратилась в элемент пропаганды, популяризируя наши
ценности в Украине и мире?
– Украинская мода, исключительно на мой взгляд, ещё не сформировалась в
культурное явление в мировой моде. Существуют украинские дизайнеры. Все
украинские дизайнеры, ну, в основном, скажем, те, кого я знаю, они на
сегодняшний день связаны со всем тем, что так или иначе помогает нашим военным.
Шьются подсумки, шьются теплые спальные мешки, только закончилась эта тема,
бесконечная тема с маскировочными сетками, потому что погода меняется быстро.
Мы уже шутим по этому поводу, что раньше у нас были коллекции осень-зима,
весна-лето, а сейчас, благодаря маскировочным сеткам, у нас коллекции конкретно
осень, зима, весна и лето. Потому что цветовые гаммы отличаются, и это надо
учитывать. И сеток надо очень много, ведь они очень быстро выходят из строя,
очень быстро сгорают, и их регулярно нужно пополнять. То есть, пока у нас
война, украинским дизайнерам одежды точно не до шмоток…
– А как быть с тем, что в средствах массовой информации читаешь, та мировая
знаменитость надела одежду украинского дизайна, другая. Недавно Шварценеггер
надел рубашку украинского дизайнера. Это отголоски старого, или это переход
украинской моды на новый уровень? И может ли мода быть пропагандистской?
– Дело в том, что это, скорее всего, какие-то старые вещи, ведь, скажем
так, с 2010-х годов украинские дизайнеры, особенно киевляне, которым удавалось
найти деньги на бутиковые производства одежды, пусть и небольшим тиражом,
начинали потихонечку работать с Западом, открывали свои какие-то мультибренды,
бутики в Европе или дальше. Я знаю таких коллег, которые реально открывались в
Париже или в Испании, в Барселоне. Это было не сильно похоже на бизнес, это
было больше похоже на своего рода понты в дизайнерской среде, но это тоже было
очень важно, на самом деле, ибо многое начинается просто с капризного «хочу».
Да, были эти вещи, и наверняка кому-то что-то приглянулось, кто-то что-то
покупал, поэтому сейчас, когда нам пытаются продемонстрировать поддержку
мировые звезды, тот же самый Шварценеггер, они стараются сделать это таким
образом, надевая одежду наших брендов.
– А у вас есть такие примеры, чтобы голливудские или иные знаменитости
носили одежду вашего изготовления?
– Однажды Стивен Сигал снял с одного моего клиента кожаную куртку моего
изготовления и попросил подарить. Но, к сожалению, это не тот персонаж,
вниманием которого я бы гордился в силу его сегодняшней позиции. Второй пример
– Джон Траволта, танцуя однажды с одной моей клиенткой, на которой было
созданное мной вечернее платье, поинтересовался, не Версаче ли это. Она
ответила в тон: «Какой Версаче, это Пономарёв!» И Джон Траволта, пощипывая
шелк, приговаривал: «По-но-ма-рьов, По-но-ма-рьов…» Это, согласитесь, забавно…
– Вы – автор формы наших спортсменов. Расскажите об этом.
– Я работал с нашей сборной по многоборью. Мы создавали для них форму,
задолго до войны. Это была одежда для Чемпионата мира. Еще был опыт работы для
теннисистов. Это был интересный опыт, и он дал мне возможность побывать на
турнире Большого шлема в Тель-Авиве, где играли сборные Украины и Израиля.
– Как я понимаю, создавая форму, вы хотели что-то рассказать миру об
Украине, или нет?
– Вы знаете, нет. Я не хочу сейчас играть и вешать вам пропагандистскую
лапшу на уши. Создавая эту форму, я думал, прежде всего, о том, чтобы сделать
комфортную одежду, в которой было бы приятно выйти на стадион. У нашего флага
замечательные цвета, вообще, это королевское сочетание цветов. Кстати, на днях
в Харькове станцию метро «Пушкинская» переименовали в «Ярослава Мудрого». А у
Ярослава Мудрого была дочь Анна, которая стала французской королевой.
Интересно, что благодаря этому герб французских королей с тех пор стал таким:
золотые лилии на голубом фоне, в принципе, те же цвета, что и на флаге Украины.
С цветовой гаммой мне повезло заранее. То есть цветовое решение напрашивалось
само собой. И самым важным для меня в этой работе было соблюсти афоризм Донны
Каран: «Задача хорошего дизайнера сделать красивое удобным, а удобное – красивым».
– Вы создали мантию для украинских адвокатов, которые участвуют в
дистанционных судопроизводствах, наш сайт сообщал об этом в прошлом году. Там
настолько сложная философия, каждый элемент (даже шнурки) имеет символическое
значение и что-то обозначает. Часто ли вы закладываете настолько философские
смыслы в вашу работу, и во всех ли ваших работах следует искать эти запрятанные
смыслы?
– Дело в том, что я всегда считал, что подобная униформа должна быть
символической, она должна нести в себе определённые скрытые смыслы, в ней надо
заложить определенные коды, которые её носитель должен постоянно помнить. Но
это – общеисторическая тенденция, так было всегда. Если мы возьмем любую
традиционную униформу такого характера, будь то мантии судей в Европе или
мантии парламентариев, например, в Англии или Шотландии, там всегда нет ничего
случайного, там присутствуют символы, которые что-то обозначают. Самое главное,
опять-таки, чтобы это было удобно и красиво, а о большинстве символов мы даже
представления не имеем.
– А вот в других ваших моделях, в повседневной одежде, вы закладываете
такое же количество символов? А мы их не видим в силу своей ограниченной
эрудиции, или это были символы только для униформы адвокатов?
– Символизм – это всего лишь на всего одно из течений в искусстве за всё
время существования дизайна одежды. Это не криптограммы. Одежда – очень сложный
механизм, и её можно наполнять самым разным содержанием, но не только
символичным. Знаете, что самое главное для женщины? Ты можешь ей показать
что-то необычное, самый новый дизайн, то, чего не было никогда в моде, то, что
поражает взгляд, поражает мысль, опережает время своей идеей. Все равно
женщина, несмотря ни на что, задаст один и самый важный вопрос: «Это не
полнит?». И рядом с этим все наши замки, все наши интеллектуальные построения,
они все рушатся, потому что женщину интересует конкретная вещь, полнит эта
одежда или нет. Я много проработал с выпускницами, пока в доковидную эпоху были
выпускные вечера, у нас очень много было клиентов из этой среды, я её сильно
люблю. И даже те девчонки, которых можно спрятать за швабру, всё равно
переживали по этому поводу: не будет ли она в этой вещи казаться полнее, чем на
самом деле. У мужчин, кстати, свои комплексы, но это отдельная тема.
– А каковы тенденции современной мужской моды? Все перешли на цвет хаки?
– Нет, такой тенденции в большой моде нет. Если мы сейчас выйдем на улицу,
мы действительно увидим, что в цвет хаки одеваются и те, кому положено, и те,
которые никакого отношения не имеют к армии и боевым подразделениям. Это – исключительно
наше, украинское явление, к миру оно не имеет никакого отношения. Оно связано
не только с войной, дело в том, что многие мужчины, которые не имеют никакого
отношения к армии, хотят, все-таки, внешне походить на ту прослойку общества,
которая сегодня уважаема, почитаема, и люди, конечно, тянутся к тому, перед чем
у общества есть определенный пиетет.
Театры выступают по подвалам
– О моде можно говорить вечно, но я, совершенно неожиданно для себя, открыл
вас, как большого и талантливого художника. Ваши портреты Шевченко, один из
которых сделан частично буквами, – это серьезная работа, вирусно облетевшая
Интернет. Ваш Шевченко – узнаваемый, он имеет характер, он имеет образ, как вам
это пришло в голову, с чего все начиналось?
– Это – абсолютно театральная работа. Дело в том, что я сейчас очень сильно
стремлюсь работать с театрами, мне это интересно. В жизни у меня уже несколько
раз было сотрудничество с театральной сценой, детскими и взрослыми театрами, но
всё это были коммерческие проекты, частные театры. А теперь я взаимодействую с
Театром Шевченко, Харьковским оперным, то есть с нашими национальными театрами.
Сейчас с Театром Шевченко мы делаем большой спектакль по дневникам Тараса
Шевченко, в основе которого – современная пьеса нашего харьковского драматурга
и моего друга Димы Тернового. Она абсолютно прекрасна тем, что перед нами
Шевченко встает не как вот этот бронзовый или мраморный или гранитный монумент,
а Шевченко оказывается куда более человечным, потому что дневники раскрывают
гораздо более интересного и противоречивого человека, чем мы привыкли о нем
думать. В то же время человека и ренессансного, и романтичного. По этой пьесе
сейчас делается спектакль, а меня пригласили как сценографа и художника по
костюмам. Естественно, как художник этого спектакля я же делаю и постеры, и
рисунки, которые стали своего рода мерчем к спектаклю. Всё это мне очень
нравится, я этим поглощен. Кстати, идея этого спектакля принадлежит Андрею
Кравчуку, которого мы все знаем как EL Кравчук и автору текстов многих его
песен физику, академику, коллекционеру современного искусства Борису Гринёву. Открою
вам маленькую тайну, я сейчас вовлечен в еще один большой проект, который, я
надеюсь, получится. У Леси Украинки есть совершенно потрясающая пьеса, которая
называется «Кассандра»...
– А какие еще театральные проекты вам удалось реализовать в последнее
время?
– Сейчас с этим очень сложно в Харькове, ведь театры у нас официально
сейчас не работают. Точнее, не работают здания наших театров, а сами актеры
вынуждены выступать в подвалах. Слава Богу, что в Харькове есть такие хорошие
подвалы, как Ермилов-Центр или «Артерия». Но это всё, конечно, не то. Поэтому
мы ждем, что война закончится, или, хотя бы, в Харькове станет безопасно, и
наши артисты смогут играть на сценах своих театров, а публика сможет туда
приходить. Ради этого всё и делается... Вообще, сейчас с такими работами
сложно. У нас была идея спектакля с ХАТОБом, мне предложили поработать над
балетом, который должен был быть поставлен. Но всё уперлось в то, что мы не
можем сейчас использовать сцену оперного театра из-за угрозы бомбежек, и проект
был отложен.
Люблю Париж, обожаю Лувр
– Совершенно неожиданно для себя я открыл вас как уникального лектора. Я
попал на лекцию о Лувре, и за два с половиной часа вы, ни разу не повторяясь и
не подсматривая в бумажку, рассказали множество потрясающе интересных фактов об
этой парижской достопримечательности, династиях французских королей, с этим
местом связанных, хронологию перестроек дворца и так далее. Не было произнесено
ни одной банальности! Но зайти внутрь Лувра на этой лекции мы так и не успели,
потому что не хватило времени, и вы назначили следующую лекцию... Это было
потрясающе, как на мой вкус. Это уже не эрудиция, а энциклопедическая
осведомленность. Откуда она у вас? Как можно хранить в голове столько фактов
истории, культуры, как вы научились так потрясающе рассказывать, даже не увлекая
слушателей, а зачаровывая их?
– Дело в том, что я получил определенное образование, и из того, что я
когда-то изучал, кое-что осталось в памяти... И когда я учился в Харькове в
Художественном училище, и когда я учился в Питере в Академии художеств, это все
было частью программы, которую мы проходили. Потом было самообразование, потому
что мне всё это было очень интересно. Я никогда не упускал большое искусство из
своего внимания, мне всегда хотелось узнать о нём побольше, я старался посетить
все возможные выставки. А ещё я люблю и хорошо знаю Париж, и я люблю и хорошо
знаю Лувр. В принципе легко говорить о том, что ты хорошо знаешь и в чём ты
ориентируешься как в своей квартире. Я действительно понимаю, как куда пройти,
где что находится. У нас была история, когда одна наша барышня, очень хороший
конструктор одежды, которая сейчас оказалась в Европе из-за войны, как-то
позвонила мне и сказала: «Костя, я заблудилась в Лувре, как мне выйти?». Я ей
рассказал, как выйти, сориентировал на местности. Потому что я её действительно
знаю... Кстати, уже прошла следующая лекция, на которой мы в Лувр всё-таки
вошли, и я рассказывал, что там можно посмотреть. Эта лекция уже выложена у нас
на канале.
– Эти лекции – часть какой-то системы или просто хобби? На мой взгляд, они
абсолютно конкурентоспособны, это были бы и интересные телепередачи, и
замечательные, как сейчас модно, подкасты...
– Дело в том, что у нас в шапке канала на ютюбе написано Glory to Ukraine,
и абсолютно все названия и титры на канале сделаны на украинском и английском
языках, это принципиально. И, естественно, это отпугивает русскоязычную
аудиторию. В то же время, я читаю эти лекции на русском языке, потому что не
готов читать на украинском языке так же качественно, как я это делаю на
русском. Естественно, как все украинцы, я понимаю и говорю на украинском, но
мой украинский недостаточно хорош, чтобы выступать на нём публично с
многочасовыми лекциями. И это обстоятельство отталкивает всех тех, кто хочет
слышать больше контента на украинском языке. Поэтому посещаемость нашего канала
очень невелика. Я называю этот круг интересующихся «своей сектой», это те люди,
которым нравится, что мы делаем. На канале уже больше ста лекций. Для меня – это
своего рода вдохновение и возможность не сойти с ума, потому что с тех пор, как
начался ковид, стало сложно работать, встречаться в реальности с людьми, я стал
записывать эти лекции и выкладывать на канале, заполняя возникшую пустоту. Это
начинание обросло интересом, обросло людьми, что было мне очень приятно. А
когда началось полномасштабное вторжение, почти полгода у меня не было ни сил,
ни желания, ни возможностей эти лекции записывать. Потом, в какой-то момент, я
понял, что хотел бы продолжить. Я выложил новую лекцию, и получил неожиданную
реакцию: поток благодарностей от людей. Оказывается, народ ждал, что лекции
возобновятся, многие, оказывается, слушали уже записанные лекции, находя в этом
какое-то успокоение во время ужасов войны. А ощутить свою нужность – это
дорогого стоит. И я возобновил чтение лекций, вначале только онлайн, а потом
комбинируя офлайн лекцию и выкладывание ее записи на канале в ютюбе.
– То есть это – не коммерческий проект?
– Нет, посетителям офлайн-лекции рекомендуется по возможности сдать донаты
на ВСУ. Доступ к лекциям на канале – бесплатный.
– А вы где-то преподаете? Я считаю, что студентам ваши лекции были бы очень
полезны…
– Нет, преподавание в нашей стране должно вестись на украинском языке, я
пока к этому не готов... Единственное, что я делаю – иногда провожу занятия для
нашего чудесного единственного модного института, который я очень люблю, он
называется Ukrainian fashion education group. Кстати, это учебное заведение
родом из Харькова, его основательница – Марина Лосева – когда-то была
дизайнером одежды, а потом ушла в образование. Это – наша украинская Академия
Жюлиана в Париже. Марина создала такое учебное заведение, где обучают
дизайнеров, стилистов, искусствоведов, конструкторов одежды – всех
специалистов, связанных с модой. Так вот, там я иногда читаю курс «Рисунок
человеческой фигуры».
Квартира не пострадала, машина уцелела, а о нервах лучше не вспоминать
– Мы с вами должны были встретиться две недели назад, но буквально за
несколько часов до встречи, вы написали, что был прилет рядом с вашим домом, и
интервью пришлось отложить. Что случилось?
– Мне повезло, я отделался лёгким испугом, потому что прилёт был в соседний
двор. Там, конечно, у людей пострадали и окна, и квартиры. У меня рядом с домом
стояла машина, но я отделался только лишь трещиной на лобовом стекле, поэтому
как бы всё в порядке. Как это сказалось на состоянии нервной системы? Конечно,
плохо. Но кого сейчас в Харькове этим удивишь, учитывая расположение нашего
города? Поэтому продолжаем жить и работать дальше!
– Идет война. Из Харькова многие уехали, почему вы остаётесь в Харькове,
хотя у вас такие возможности?
– Я ещё достаточно молодой человек, меня просто не выпустят из страны, пока
идёт война. Хотя, конечно, я по всему этому скучаю, мне бы очень хотелось, хоть
на пару дней оказаться в Париже, Риме, Кёльне, Мадриде, Амстердаме, везде, где
мне хорошо и где я могу пообщаться с коллегами. Вырваться хотя бы на недельку. Конечно,
очень грустно, что мы не имеем возможности свободно передвигаться, а покидать
Харьков насовсем я не хочу, здесь у меня есть важная работа, здесь у меня много
друзей и единомышленников, в конце концов, это мой город.
Когда началась война, мы вывозили из Харькова женщин, которые решили
выехать из Украины. Мы довозили их до границы, потом возвращались в Харьков и
вновь везли следующую партию до границы. Мы ездили большой компанией... Так
много времени за рулем я никогда раньше не проводил. Пришлось несколько раз
исколесить всю Украину с востока на запад, а потом с запада на восток. Потом мы
попали под очень сильный обстрел здесь, в Харькове, на своей улице… Вокруг
лежали погибшие люди, и это был единственный момент, когда я на несколько
месяцев выехал из Харькова в Черкассы. Но с осени 2022 года я вернулся – и
безвылазно в Харькове. Ну, бывает, на недельку съезжу куда-нибудь в Карпаты...
– Почему? Это ваш гражданский поступок? Или вы не боитесь этих обстрелов?
– Конечно, боюсь. Боюсь, как все нормальные люди. Но, повторюсь, у меня
здесь друзья, работа, определённые интересы, здесь люди, которые мне дороги.
Сейчас во всей Украине небезопасно. Прилетает и в Одессу, и в Киев. Слава Богу,
что в меньшей степени страдают Франковск, Черновцы, Ужгород, но я для себя
понял, что находиться там постоянно – это не то, чего я хотел бы. Да и
театральный проект я не могу бросить, а курировать его онлайн невозможно. Люди
ждут моих офлайн-лекций, предать их и бросить я тоже не готов. Но сказать, что
не страшно я не могу. Очень страшно. Назвать это гражданской позицией – нет,
мне кажется, никакой тут гражданской позиции нет, просто я живу в своем доме, и
всё тут.
– Сейчас на Западе ползут слухи, что в Харькове все запуганы, что из города
бегут люди, что народ в панике. Как вы видите ситуацию, что называется,
изнутри. Бегут люди из Харькова, или возвращаются в город? Есть паника среди
ваших друзей и знакомых? У людей здесь упадок или они строят планы на будущее и
к чему-то стремятся?
– Я не вижу здесь какой-то паники, хотя обстрелы каждый день, и сегодняшний
день не исключение. Два прилёта прямо с утра. Все это, конечно, очень грустно и
печально, но, вы знаете, Харьков в этом смысле совершенно удивительный и
уникальный город, потому что, приведу пример, вчера я вернулся с дачи, а
вечером мы пошли прогуляться на Источник – и увидели, что там полно людей,
причем незадолго до этого рядом были прилёты. Люди гуляют с детьми, с
колясками, с животными, – мы в этом смысле действительно какие-то
«отмороженные». У меня возникает такой диссонанс: я понимаю, что вокруг
опасность, на каждом шагу смертельный риск, но мы все гуляем, мы все выходим,
мы не можем постоянно сидеть дома.
Я вспоминаю первые дни войны. Обнаружилось, что дома закончилась питьевая вода, и надо было прогуляться на Источник и набрать воду. Мы с другом взяли по баклажке и пошли. А над нами летает рашистская авиация и разбрасывает бомбы. Мы спрятались в одном месте, пока самолёты пролетели, дождались тишины и пошли дальше. Да еще и «крюк» сделали, потому что, извините, у меня проблемы с сердечнососудистой системой, мне больше ходить надо, а у него гипертония, то есть тоже врачи посоветовали больше ходить. Но мы там были далеко не одни – вокруг гуляли люди, шли по своим делам, отдыхали. То есть даже в такие страшные моменты жизнь в городе продолжалась. Однако, когда мне сейчас пишут люди, которые выехали из Харькова, и спрашивают, возвращаться в город или нет, будет обещанное российской пропагандой наступление или нет, я отвечаю, что наступления не будет. Как мне кажется. Хотя я, конечно, еще тот эксперт. Я с 2008 года, когда напали на Грузию, был уверен, что крупномасштабная война неизбежна. Но почему-то где-то в 2021-2022 году я расслабился и подумал, что войны уже не будет. Поэтому я не считаю себя особым экспертом, но говорю то, что вижу интуитивно. А на вопрос, можно ли возвращаться в Харьков, я всем говорю «нет», если можете находиться в безопасности, по возможности оставайтесь там. В город можно будет вернуться только тогда, когда здесь будет безопасно на 100%. Советовать кому-то возвращаться в Харьков я не буду. Хотя сам выезжать из Харькова не планирую. Разве что на дачу.
Интервью вёл Олег Перегон
Фото: Михаил Никипелов-Конторович, Олег Шишковиз, Олег Перегон, из личного
архива Константина Пономарёва
Харьков
